Кто бабайка? Я-за него! Зазеркалье

Забери меня, Бабайка, забери.
Я готова, мне сегодня сорок три.
Забери меня, Бабайка, забери
И бабайское мне счастье подари!»

Вихляя попой под задорную песенку «Уральских пельменей», Маринка намазывала майонезом очередной салат. Сегодня Марине Ильиничне Крюковой стукнуло как раз 43 года, так что песенка была «в тему». Замуж, как и героиня песни, она тоже не вышла. Конечно, отношения были, и даже пару раз до подачи заявления в ЗАГС дотягивали, но так ничем и не закончились.

Родители, вначале весьма активно протестовавшие против её любых ухажеров (Ах, он нам не нравится! У него лицо неинтеллигентное!) Сейчас внезапно увидели ту самую интеллигентность даже в соседе с пятого этажа, который днями напролёт ремонтировал мотоциклы в соседнем СТО и разговаривал на великом и могучем, но нецензурном, как дышал. То есть всё время, ни разу не сбившись на простой скучный бубнёж аборигенов подъезда.

Но его уже отвергла сама Маринка. И даже не из-за заковыристых выражений, которых она половину не могла понять, а оставшиеся — даже боялась представить в реальности. Нет, причина была в другом: к соседу по вечерам бегала симпатичная девушка, Людочка, которую не смущали яркие цветастые изречения слесаря-ремонтника. А может, они, вообще, не разговаривали?

Тут Маринка задумалась. Действительно! С такими-то широкими взглядами на личные отношения! Тут не до разговоров! Тут успеть бы всё попробовать, пока суставы гнутся и вестибулярный аппарат не подводит… Ух, как интересно… может, зря она бортанула соседа? Вон, Людочка, радостная, цветущая бегает… и даже не на костылях.. хотя после тех рационализаторских предложений любителя мотоциклов по ремонту и настройке личной жизни — всего можно было ожидать.

— Дааа, — покачала головой Маринка, —наверное, Людочка — Гимнастка! Или балерина! Или альпинистка… или…

Тут её воображение забуксовало. Судя по всему, у Людочки было много талантов, коими Маринка не обладала в принципе.

Ну и ладно! Тряхнула головой Маринка, пофиг! Сегодня родители обещали привести в гости Генку Бабаева, бывшую маринкину школьную любовь и тоску.

Высокий белозубый Генка всегда цеплял взгляды девчонок: подтянутый, спортивный, хулиган и зубоскал. Ещё и учился на отлично. Как он это всё совмещал?! Ещё одна загадка, как и личные отношения соседа-слесаря и Людочки.

Маринка, напевая:

«Помню в детстве маленькой была
Плохо иногда себя вела
Говорили мне, когда дитя орёт
Что придёт её и кто-то заберёт
Мог меня забрать милиционер
Или волк из леса, например,
Но больше всех пугала меня байка,
Что придёт за девочкой Бабайка.

Быстро накрыла полосатой скатертью журнальный столик, скоренько расставила приборы, салатники и корзиночку для хлеба, в центре водрузила главное блюдо — печёного гуся с яблоками. Затем, полюбовавшись, свернула лебедями салфетки. Для красоты и романтизма. Два белых, в красный цветочек, лебедя выглядели весьма символично. Как намёк! И если Бабаев опять ничего не поймёт, то Маринка, вооружившись советами слесаря с пятого этажа, сделает с тупым Бабаевым ровно то, что творится на пятом этаже! И без согласия! Плевать на харассмент!

В семь вечера раздался звонок, бодро вбежали родители, степенно зашла младшая сестра на седьмом месяце беременности, просочился, чуть ли вдоль плинтуса, её муж — бледный, пуганный юноша, на шесть лет моложе супруги. Наконец, ввалился с цветами и тортом ОН! Генка Бабаев!

Маринка вот где стояла, там и села. Её «школьный амур» по-прежнему был высоким и белозубым. Вот только… где его бесшабашные русые кудри?! Где спортивная подтянутость?! За столом, понимающе ухмыляясь, типа, «да, знаю я, что ты по мне с пятого класса сохнешь!» сидел толстый мужик, в очках, лысый, но с задорной генкиной улыбкой. Жуть! У Маринки возникло страшное ощущение обмана и хоррора: как будто этот монстр сожрал Генку, а теперь улыбается недоеденным куском лица жертвы… Бррр-р!

Между тем, ничего не понявшие родители и сестра, с тощим окольцованным недоразумением, усиленно делали вид, что всё идёт как задумано. «Эх, надо было ходить на встречи выпускников, —затосковала Маринка по прошлому, —Ну почему я не ходила… сейчас бы не сидела как дура, с салфеточными лебедями…»

Между тем Бабаев, так же похабно улыбаясь, развернул первого лебедя. В его глазах мелькали все те же выражения, которыми сыпал слесарь с пятого этажа, когда спотыкался и сильно бился о выщербленную ступеньку лестницы подъезда.

«Ууу-уу, —чуть в голос не завыла Маринка, — Это я с ним что-то эдакое разудалое хотела сделать?! Уй-ёй, беру свои слова обратно… не-не-не, ЭТО я не осилю…»

«Что ж я водки не купила?! — опять затосковала хозяйка квартиры,— Сейчас бы тяпнула и гори оно всё огнём и синим пламенем! А я, идиотка, шампанское! Красное вино! А надо было самогонку…»

—А я с подарком! —громко воскликнула школьная любовь и с залихватским гиканьем водрузила на стол бутылку самогона.

—Чистейший! На берёзовых бруньках и мёде! Сам гнал! —хвастался гость, с любовью оглядывая круглые бока. Нет, не Маринкины. Бутылкины, в которой плескалась живительная влага крепкого содержания.

— Ыыыы— застонала куда-то в себя Маринка, — Бойтесь своих желаний, ибо они имеют свойство сбываться!

Через пару часов, когда гусь был наполовину съеден, самоrонка выпита, а скатерть полностью заляпана, как и полагается в таких случаях, гости ушли. Первыми слиняли сестра с мужем, объяснив, что у них строгий режим и сейчас по распорядку — музыка Моцарта. Причём, только в исполнении супруга, который замечательно пиликал на скрипке, под собственно, саму музыку Моцарта. Жена в это время должна была проникаться восхищением к гениальности мужа и передавать всё это ребёнку. Ребёнок был обязан стать музыкантом с идеальным слухом и очень любить родителей (разумеется сразу после рождения!).

Короче, музыкальных пси.xопатов — из.вpащeнцев выпроводили без особых сожалений, всё рано они почти не пили алкоголь. То есть муж пил, а жена — нет. Вот и итог — «почти». Маринка и сама бы слиняла с ними, но её не взяли. Обернувшись (сестра, конечно, кто же ещё!), скорчила злую мордашку и шикнула:

—Знаешь, как родители старались привести к тебе Генку! А ты! Иди сейчас же радоваться!

Потом, как-то незаметно, испарились и родители. Сначала:

— Ой, мы выйдем на балкон, тут связь плохая… ой, что-то не могу дозвониться, попробую из коридора…

А потом хлопнула входная дверь. Всё. Клетка захлопнулась.

Именинница застыла. Она испугалась последствий. Весь вечер Генка подмигивал левым глазом, маслянисто улыбался и мял второго салфеточного лебедя, пытаясь открутить ему голову. Ну, или он просто нервничал под пристальным взором родственников хозяйки квартиры. Потом Гость выпил. И начал рассказывать: про четыре неудачных брака, про двоих детей, про четырёх тёщ, с которыми, оказывается до сих пор общается. Про алименты тоже упомянул. Сказал, что он, как нормальный мужик, ПЛАТИТ! И гордо выпятил грудь.

Закончил всё намёком, что пять — это вам не четыре. Это гораздо лучше! Вообще, пять — замечательное число, его любимое, поэтому, так и быть, он готов рискнуть. Прямо сегодня вечером, ну а что тянуть волынку-то… Он — взрослый солидный мужчина, она — тоже вроде ничего… не слишком постарела. Да что мелочиться! Он даже согласен опять загадить паспорт!

И как только родственники исчезли с горизонта, устроив Маринке «сюрприз», она приготовилась отбиваться. Потому что «школьная любовь», ТА самая первая влюблённость, которая «в огне не горит и в воде не тонет», оказывается, мгновенно исчезает при виде толстого мужика с лысиной и в очках.

Но Бабаев приятно удивил. Он заснул. Вот прямо так, сидя за столом, положив голову на салфеточного лебедя с недооткрученной головой.

А после того, как его растолкали, Бабаев встал и на автопилоте побрёл домой, приговаривая: «иду-иду, Зюзечка, уже иду, я же обещал, не позже одиннадцати…»

Какая-такая Зюзечка, и что он ей обещал, неизвестно. Но Маринка и не стала выяснять. Ну его, к лешему, а то поймёт ещё!

Сложив всю грязную посуду в раковину, кинув скатерть в корзину для белья, Маринка без сил опустилась на пол. Уже не было ни желания петь, ни задора танцевать. Даже шутить и мечтать расхотелось. А по телевизору кривлялись «Уральские пельмени» и Мясников залихватски бренчал под гитару:

И не важно мне, как выглядит Бабай.
Я судьба твоя, скорее забирай.
Пусть ты страшный, волосатый и хромой,
Забирай, ты нужен мне любой.

—Ну, нет! — просипела Маринка! — Враньё! Очень важно, как он выглядит! Не хочу никаких Генок Бабаевых! Брр-р!

А Мясников уже скакал по зрительному залу, продолжая веселить публику и терзать маринкину душу, лишившуюся сегодня самого дорогого — восторженного чувства первой любви. По щекам сорока трёхлетней женщины горячими дорожками потекли слёзы. Она не всхлипывала, не рыдала в подушку. Не билась в истерике. Нет. Маринка сидела опустошённая, с выпотрошенной душой, выжженными мечтами, заледеневшими чувствами.

Оказывается, это очень больно, лишаться своих первых наивных влюблённостей. Как операция без наркоза — вроде и жив, а так плохо, что малодушно начинаешь жалеть, что не помер в процессе.

А Мясников, словно издеваясь, уже присел к кому-то на подлокотник кресла и азартно убеждал:

Это чудо я уже полжизни жду,
Очень плохо иногда себя веду.
Выпиваю я, курю и матерюсь,
Но только всё никак Бабайки не дождусь!

—А я вот дождалась! —вслух, сама себе сказала Маринка и горько разрыдалась, — Но лучше бы не дожидалась! Не было бы такого разочарования!

—Ммм-мм… неловко тревожить вас в такой эмоционально напряжённый момент, но не могу удержаться… — вдруг услышала Маринка тихий мужской голос, — Вас обманули, прелестная фея!

Маринка замерла испуганным кроликом, прислушиваясь к словам, понимая, что в квартире никого быть не может! А тягучий низкий голос, даже не голос, шёпот, продолжал, пробиваясь сквозь её всхлипы и вопли Мясникова «Забери меня Бабайка, забери!»:

—Понимаете, ЭТО был не Бабай… вообще не он… Не плачьте, не выношу женских слёз, знаете ли… совсем не выношу… Вам нужен Бабай? Если очень нужен, могу помочь, при одном условии…