Монстр в Заповеднике. Во всём виноват Бердоев!

Начало: жми здесь.

—Я им таких зверей поймаю! Меня на руках носить будут! Да что там на руках… сам Старый Шаман мне в пояс поклонится! Духи Предков весь мой род до седьмого колена благословят! Будут мне почёт и уважение, аданака! — так шептал себе под нос молодой охотник, выкапывая очередную глубокую яму-ловушку. На эту западню он особенно рассчитывал: большой провал, пробитый, судя по всему, талой водой по весне и так был очень глубок, а сейчас, стараниями весьма азартного ловца стал напоминать чуть ли не зиндан.

—Снежный барс! Я непременно поймаю ирбиса и тогда Духи Предков заберут эту постыдную болезнь, — вытер нечаянную слезинку мужчина, — Тогда и жена ко мне вернётся! И обзываться больше не станет! Да! Мне нужен именно снежный барс! Ну, и ещё каких-нибудь зверей для количества… Но снежный барс — это обязательно!

Аккуратно прикрыв ветками и травой ловушку, охотник, присыпая свои следы душистыми травами, чтобы отбить запах, долго пятился назад. Наконец, решив, что здесь всё готово ко встрече с редким хищником, охотник, закинув на плечо пад — длинную сумку, отправился на другую сторону предгорья: попытать удачи в ловле ирбиса и там. Кто знает, где улыбнётся удача?

Тем временем, вдыхая чудесный, напоенный ароматами лесных трав воздух, биолог Ляля Колесникова весело топала по направлению к поляне с редкими краснокнижными травами. Солнышко грело чудесно-чудесно, птички звенели-щебетали, радость бурлила крошечными пузырьками внутри Лялечкиного организма. Полное ощущения счастья пьянило, не хуже шампанского.

Впрочем, о делах биолог Колесникова тоже не забывала. Вот уже три года она проводила мониторинг территорий предгорья, её работа позволяла не только выявить факторы, влияющие на исчезновение многих редких растений, но и наоборот, сделать так, чтобы сохранить великолепную флору этих мест. Если всё получится — младшему сотруднику Колесниковой светила премия, а может, даже публикация в научных журналах… диссертация… степень… признание коллег… медаль на шею… нет, это не из этой оперы. Премия! Да, пока лучше думать о чём-то более реальном, чем переворот в науке… так что: ПРЕ-МИ-Я!

Но, видимо, не в этот раз. Подчас шутки Судьбы весьма оригинальны… Вчера она была вынуждена наводить порядок в заброшенном доме лесника, а сегодня…

— Аааа-ййяй -ах!! — только и успела вякнуть Лялечка, проваливаясь в глубокую яму с абсолютно ровными стенами. Отдышавшись, девушка попыталась встать и снова упала: дикая боль в ноге скрутила так, что больше двигаться не хотелось. И в тот же час УЖАС, холодный леденящий ужас затопил сознание: Всё! Отсюда не выбраться, она наверняка, переломала руки-ноги, теперь погибнет тут от голода и обезвоживания, а её тельце, в виде скелетика… найдут когда-нибудь с топориком и битой. Мумию объявят недостающим звеном между обезьяной и неандертальцем и выставят в музее… СТОП!

«Точно! У меня же есть топорик! — всхлипнув, девушка усилием воли взяла себя в руки, — Я ступеньки им прорублю! Я вылезу! Я справлюсь! Я — сильная!»

Но вырубить ступеньки не получилось: любое движение отдавалось болью в ноге и рёбрах.

— Кажется, я всё-таки не выберусь, — заплакала Лялечка, даже не пытаясь вытереть слёзы, — А может, покричать? Позвать на помощь? Вдруг те, кто выкопал яму-ловушку, неподалёку? Спасут…

— Ага, — тут же мрачно насупилась биолог Колесникова, — Спасут, как же! Они охотятся в заповеднике… пришибут меня, чтобы никому не рассказала…» Слёзы снова побежали по щекам, уже не останавливаясь. И биолог Алевтина Колесникова, впервые в жизни, разрыдалась громко, отчаянно, не сдерживаясь, со всхлипами и подвываниями. Раньше позволить себе так безобразно голосить она не могла: стыдно было перед братиками. Сейчас же — никого рядом, смерть на пороге — самое время «побыть бабой».

— Интересно, если я пройду мимо этого скулящего аборигена — станет ли мой поступок нарушением клятвы? — раздалось где-то наверху, негромкое и недовольное, — Ведь по факту: я не трогал этого туземца… и не виноват, даже если он умрёт?

Хмыканье, раздражённое, сердитое, слегка брезгливое, как ушат холодной воды, заставило Лялечку замолчать. «Наверху кто-то есть,— сообразила она, — Но почему-то вытаскивать меня он не хочет. Бормочет про какую-то клятву и нарушение слова… Надо его попросить о помощи…» Но почему-то язык не повернулся умолять брюзгу, который так равнодушно говорит о её, Лялечкиной, жизни.

Между тем, этот бездушный мерзавец продолжал вздыхать. Так тяжело и обречённо, словно, это он сидел в яме, а Лялечка отказывалась его спасать. Наконец, когда вздохи стали совсем уж безнадёжные, негодяй, пробормотав «Что ж делать… честь дороже нечаянной ошибки» ринулся вниз. К Лялечке. В яму. Ну, не дебил ли?!

Только-только в голове у Лялечки пронёсся образ, как они вдвоём с этим болваном сидят в яме и ей перед смертью придётся выслушивать весь его занудный бред, как перед глазами мелькнула то ли рука, то ли лапа с когтями, и девушку, за шиворот, как котёнка, дёрнули вверх.

Гуур — Властитель планеты Хэкк, погибшей от взрыва звезды Алтэль

Нечеловеческие, и уже даже не звериные глаза с непониманием смотрели на мелкое существо, лежащее без движения на земле. Сначала ему показалось, что это ребёнок — поэтому и вытащил из ямы, пожалел. Сейчас же засомневался: скорее всего, человек взрослый, просто такой… хилый. Болеет, что ли? И почему до сих пор не приходит в себя? Судя по отсутствию запаха крови — ран нет. Но бледное лицо с капельками пота — явный признак, что не всё так хорошо, как хотелось бы…

«Дааа, — пригляделся Гуур, — задняя лапа у аборигена сломана…»

— Да что же это такое, — чуть не в голос взвыл Гуур,— Мне что, теперь нельзя ЭТО здесь бросить?! Опять будет нарушением клятвы?!!!

Совесть подсказала, что таки да, сдохнет человечка и вина будет на нём. Не такая явная, как если бы он просто свернул ей шею… но будет. К тому же, будь это самец, мужчина — Гуур мог бы ещё поторговаться со своей совестью. Иногда такое получалось. Прокатывало. Пару раз. Но… сейчас — нет. Потому что ЭТО была молоденькая самочка… А Гуур — великий воин! ОН никогда не обижал детей и самок! Не унизил себя таким проступком. Слишком силён, слишком велик, слишком мудр, слишком…

— Да-да, а ещё слишком тщеславен! Гордыня зашкаливает! — нагло вклинилась в размышления совесть Гуура.

— И это правда, я слегка тщеславен, — вынужден был согласится со своим внутренним голосом бывший Властитель, — Есть такое… тщеславен. НО! не слишком! В допустимой мере! Чуть-чуть…

Впрочем, кто эту меру высчитывает? Допустимая она или не очень? Гуур решил, что «сам себя он знает лучше остальных», поэтому может смело всё высчитать и без посторонней помощи. В том числе и меру своей гордыни, тщеславия, эгоизма и наглости. Подсчитав, сделал вывод:

— Я — идеален… а по меркам этой захудалой планеты — так и вообще, почти бог!

И ещё раз вздохнул. Так тяжело и грустно у него ещё ни разу не получалось. Даже сам удивился. А потом, аккуратно «собрав рулетиком» туземку, завернул её в странные тряпки, что были у самочки с собой, взмыл в воздух. Его жилище — огромная пещера, находилась в самой недоступной части гор. Туда проникнуть мог только крылатый, да и от них Гуур сделал защиту. Магией.

Спустя некоторое время.

Веки казались свинцовыми, в горле першило, а рук и ног Ляля Колесникова не чувствовала. Голова мерно гудела, как колокол, по которому только сейчас ватага резвых мальчишек отстучала «Подмосковные вечера», причём сделала это «не в лад-невпопад», поэтому и вибрация в чугунном колоколе получилась странная, тягучая, бездумная.

— Кто я? Где я? Зачем я? — хмыкнула про себя Лялечка, припоминая, как ухнула с высоты в яму, а потом её что-то резко выдернуло обратно. Больше ничего вспомнить не удавалось. Боли не было, ощущения реальности — тоже.

«Мне всё приснилось, я сплю в домике лесника, и сейчас пора вставать! — решила умная Лялечка, — Мне просто приснился кошмар! Слишком долго наводила порядок, вот и устала!

Радостная, что всё так быстро поняла и во всём разобралась, Лялечка открыла глаза. Потом закрыла. Вот прямо-таки зажмурилась. Сильно-сильно. И снова открыла, с явной надеждой, что сейчас увидит комнату в которой засыпала. Не тут-то было. Первое, что увидела Лялечка, это был огромный монстр, с насмешкой смотрящий на её «ужимки». У монстра была львиная голова, огромные крылья и человеческий торс. Хотя… канаты мускулов, перекатывающихся под серовато-желтой кожей мало напоминали земных мужчин. Скорее — что-то из области фантастики… или ужасов. Почему ужасов? А клыки и когти у этого монстра пугали до икоты. Плюс собственная невозможность пошевелиться.

Почему она не может пошевелиться?! Что с ней?!

И Лялечка была бы рада перевести взгляд на собственное тело, рассмотреть, что же мешает ей поднять руку или ногу… но отвести взгляд от жуткой львиноголовой твари — было ещё страшнее. Так они и играли в «гляделки» с монстром. Минут десять. А потом Лялечка, вспомнив, чему её учили братики, когда ей в детстве снились кошмары, ещё раз закрыла крепко глаза. Постаралась расслабиться, прислушаться к звукам, запахам, ощущениям…

— Во сне не бывает запахов, — учили мальчишки, — И звуки идут только из одной точки, а не как в реальности: со всех сторон. А ещё постарайся почувствовать своё тело — во сне оно как колода. Даже если падает или летает — то одним куском… Тогда как в реальности ты можешь одной рукой стучать, другой — гладить себя по голове, а ногами крутить «велосипед». Если всё это сразу сделать не получается — значит, ты спишь! Правда это или нет, Лялечка не знала. Но в словах «братиков» никогда не сомневалась. Ибо они — правы всегда. Даже если ошибаются. Возможно, это и есть секрет безусловной любви: когда тот, кого любишь и кому доверяешь априори во всём прав.

Подёргавшись, как куколка бабочки-шелкопряда и осознав, что одновременно стучать-крутить-гладить у неё не получается, Лялечка с блаженством выдохнула: СОН! Она так и знала! Поэтому, снова открыв глаза, Лялечка радостно улыбнулась монстру. Ну, а что его бояться? Тем более, что сон объяснял всё: крылья, когти, самого монстра. Прелэстно!

Гуур. Властитель. Пещера.

Перевязав хилое тельце туземки нитями магии и зафиксировав всё одним «поленом», Гуур вальяжно раскинулся в кресле. К слову, это было вполне удобное кресло, из корневища дерева, он лишь отсёк всё лишнее и слегка отполировал магией.

Теперь следовало подумать о том, чем накормить эту немочь… да. Гуур добрый. Он накормит её один раз. Лаадно, он накормит её два раза, а потом пусть идёт куда-нибудь подальше… Вот. Решение — найдено. Накинув исцеляющее сонное плетение на туземку, полу-лев полу-мантикора отправился за добычей. Мелкие неразумные зверьки с длинными ушами — вполне подходили для ужина. Поймав нескольких из них, ободрав шкурки и поджарив на вертеле, Гуур снял сонное плетение с человечки и стал наблюдать за её пробуждением.

Давно он так не развлекался! Сидя в затемнённом углу пещеры Гууру приходилось делать над собой огромное усилие, чтобы не расхохотаться: судя по всему, малявка пыталась убедить себя, что ей всё привиделось. И яма, и сломанная нога. И он — Гуур. Ха! Как бы не так!

Когда в очередной раз, с блаженной улыбкой на лице (что, неужели ей всё-таки удалось себя убедить? Ну надо же! Талант!) самочка открыла глаза, оглядывая пещеру, Гуур вежливо поинтересовался:

— Ну, как? Решила что спишь?

Туземка радостно закивала головой, дескать, «да-да, О, великий Гуур, точно, сплю! Ибо только во сне можно увидеть такого великолепного, такого умного, такого…»

— Ну, хватит! — опять вмешался внутренний голос Гуура, — Она так не думает! Не будь дураком, не тешь своё тщеславие! Она решила, что ты жуткий монстр, и не визжит только потому, что уверена — сон закончится и ты исчезнешь!

— Ис-чез-нуу-у-у, — покатал слово на языке Гуур. — Ну, и ладно! Это мне не помешает! Пусть поест и отправляется обратно!