Лав Ю и Герман Львович

Герман Львович, тяжело вздыхая, вытирая серым замусоленным платочком вспотевшую лысину, подошёл шаркающей походкой к веренице почтовых ящиков. Подслеповато щурясь, заглянул в круглую щёлку: не то, чтобы он ждал писем или газет… Нет, конечно же! Кто сейчас письма пишет? Все по телефону разговаривают… Да и газеты давно отпали за невостребованностью, словно засохшие бородавки, ведь в интернете информации гораздо больше. Впрочем, почтовые ящики, всё равно, не пустовали: счета за услуги ЖКХ регулярно тренировали нервную систему граждан и грабили их кошельки.

К слову, последняя квитанция задерживалась: уже пару дней как жильцы соседнего дома получили новые расчётки и теперь ругались и жаловались на возросшие тарифы. А вот в пятиэтажке, где жил Герман Львович платёжек пока не было. Но люди уже нервничали, настраиваясь на скандал с управляющей компанией.

— Ну, и где счет? — пробурчал Герман Львович, наклоняясь и приглядываясь к темноте, царящей в почтовом ящике. Да! Там что-то было! В крошечной круглой дырочке белел какой-то листок.

— Ну, наконец-то, сподобились! Небось специально тянули время, чтобы у нас перегорел запал с ними разбираться и скандалить! Но нет, не дождётесь, я специально вам такое устрою — на всю жизнь запомните, — злорадно прошептал Герман Львович, доставая из кармана маленький ключик и открывая железную коробку. Быстро распахнул дверку и… обомлел. В тёмном зеве почтового ящика лежал букетик ромашек и белоснежный листок, на котором красной женской помадой было написано: I LOYE YOU!

— Кто? Что? Какие-такие «лов ю?» — пронеслось в голове Германа Львовича, — Это ЖКХ-ники, что ли, на до мной издеваются?! Да нееет… кто-то из соседей, точно! Смотрит и хихикает, гадюка такая!

…

Мужчина выхватил листок из ящика, смял его в кулаке, хотел тут же выбросить, но урны рядом не оказалось. «Дома выкину, — решил Герман Львович, забирая ромашки и с громким лязганьем захлопывая железную дверцу. Внутри пенсионера клокотала ярость. «Кто посмел надо мной издеваться? Чьи проделки?»— в голове проносились сотни образов и вспыхивали тысячи подозрений. В одной такой догадке-картинке, к почтовому ящику Германа Львовича, кряхтя и ехидно скалясь, подкрадывалась соседка с первого этажа — Нинель Иудовна. Нет, по-настоящему эту даму звали Нина Ипполитовна, но благодаря её склочному характеру и неистребимой привычке жаловаться на всех соседей без разбору, отчество кляузницы претерпело вполне объяснимые метаморфозы.

— Да-да, это она, эта старая грымза, — лютовал Герман Львович, размашисто шагая на свой пятый этаж и скрипя зубами, — Точно, она, больше некому!

Но тут мужчина вспомнил: желчную старуху неделю назад увезли в больницу. Как раз с проблемами желчного пузыря… такое забавное совпадение! Весь подъезд хихикал, намекая на карму и всё такое.

— Мда-а-а… — растерялся Герман Львович, — Иудовну увезли неделю назад, а ещё вчера этой бумажки в моём почтовом ящике, точно, не было! Я сам проверял, принесли ли ЖКХ-ники квитанцию… Значит, не она… А кто тогда?

Ворвавшись домой, Герман Львович даже забыл, что сегодня он взлетел на пятый этаж без привычных остановок на третьем и четвёртом, без одышки и неприятной дрожи в коленках. Вот что злость с человеком делает!

Передумав вот так сразу выбрасывать в мусорное ведро улики (Да! Это улики преступления! — успокаивал себя Герман Львович, — И я обязательно найду того негодяя, кто мне пакости строит!) мужчина швырнул помятый листок с букетиком ромашек на кухонный стол.

Немного побегав по квартире, побурчав себе под нос о том, что он ещё доберётся до той старой дуры, которая решила позабавиться за его счёт, Герман Львович остановился. Раздражённо посмотрел на стол: на помятый листок, на сиротливо лежащие, уже слегка подзавявшие цветы. Вздохнул и, закатив глаза от своей мягкотелости и доброты, взял банку из-под кабачковой икры, нервно сполоснул её, налил воды и, словно стесняясь своего поступка, неловко ткнул туда букетик.

Затем, вздохнув и назвав себя мямлей и рохлей, осторожно разгладил листок с «лав ю». Настроение почему-то улучшилось.

Всю ночь Герман Львович крутился в одеяле, вздыхал и строил предположения, кто мог подкинуть ему необычный сюрпризец. Но так и ничего не решил: одни соседки казались ему слишком серьёзными для подобных поступков, другие — старыми, третьи — чересчур молодыми (некоторым всего лет сорок… такие не лавъюкают, а сразу «берут быка за рога»… Четвёртые уезжали из дома по делам, пятых — он плохо знал, а шестые, вообще, оказались замужними, такие не пишут записки… наверное…)

Короче на утро встал Герман Львович невыспавшийся, с больной головой и огромным желанием докопаться до правды. Легко сбежав с пятого этажа и даже не запыхавшись, Герман Львович шустро достал ключик из кармана и открыл свой почтовый ящик. Невольная улыбка украсила лицо мужчины: на дне железной ниши лежал маленький букетик фиалок и новое послание, где кроме «лав ю» красивым каллиграфическим почерком было написано: «ты — самый лучший!»

Бережно вынув цветы и послание, Герман Львович собирался хорошенько всё рассмотреть, как услышал сзади покашливание и гнусавый голос соседа с четвёртого этажа, Марка Георгиевича:

— Скажите, вам доставили квитанцию ЖКХ? Представляете, мне до сих пор не прислали! А вам, я гляжу — пришла! Можно взглянуть на новый тариф? У вас ведь такая же квартира, как и у меня… Позвольте полюбопытствовать…

И, Марк Георгиевич, абсолютно уверенный в том, что ему не откажут в такой малости, протянул руку к белой бумажке, которую держал Герман Львович.

Прыжок, который совершил Герман Львович можно смело заносить в книгу рекордов Гиннесса: мужчина, с зажатым в руках листком и букетиком цветов, отскочил метра на три, причём, без разбега и подготовки. Глядя на ошарашенного Марка Георгиевича, спокойно, словно, ничего необычного не произошло, пояснил:

— Это не квитанция… Это — личное…

И ушёл, гордо распрямив плечи. А сосед с четвёртого этажа проводил его подозрительным взглядом, который, по мере осознания, становился всё более и более завистливым.

Прошло ещё четыре дня. Цветы — ромашки и фиалки уже выстроились на подоконнике целой галереей баночек, а на кухонном столе аккуратной стопочкой лежали белоснежные листочки с признаниями: и что он, Герман Львович, самый лучший, и самый красивый, и что снится по ночам, и что его сильно «лав ю». Вот прямо очень.

Жизнь во дворе гудела и бурлила, жильцы дома, где обитал Герман Львович, тыкали друг другу в нос квитанциями с новыми тарифами, ходили ругаться в управляющую компанию, составляли какие-то петиции… Но Герману Львовичу было не до этого. Каждый день, прямо с утра, он бежал к почтовому ящику, чтобы узнать: как сильно его лав ю и за что…

И с каждым днём в нём крепла уверенность, что его, и правда, есть за что лав ю: походка мужчина стала решительнее, в голосе появились командирские нотки, в глазах засветилось бойкое любопытство и радость жизни. Про то, что когда-то он еле-еле поднимался на пятый этаж — Герман Львович напрочь забыл. Как и про новую платёжку за услуги ЖКХ. Получив квитанцию, он лишь хмыкнул и сунул её куда-то в карман брюк, рассудив, что это далеко не самое важное в жизни.

А что важное? Конечно же, тот, а вернее, та, что каждый день шлёт ему цветы и любовные послания. И у новоявленного детектива уже появилась подозреваемая! И какая!

Но всё по-порядку: на Веронику Аполлоновну он вышел, как Шерлок Холмс, методом дедукции. Только у неё на балконе росли ромашки и фиалки! Не пожадничав, Герман Львович купил бинокль и внимательно присмотрелся к цветам: те, вначале густые, быстро редели…

Неужели, такая роскошная женщина в меня влюблена?! В груди Германа Львовича вспыхнул пожар взаимных чувств. А женщина и впрямь, была хороша: чуть кругленькая, улыбчивая, на пенсию только-только вышла… А хозяйственная какая! Один раз, когда в половине подъезда отрубилось электричество и Герман Львович зашёл к соседке с просьбой подогреть на её плите свой вчерашний суп, женщина, замахав руками, затащила мужчину в себе домой и накормила его гуляшом и картофельным пюре… очень вкусно!А потом ещё с собой пирожки дала — вдруг, вечером проголодается… И на завтрак пригласила, если с электричеством, по-прежнему, будет проблема. Эх, жаль, электрики всё исправили…

— Так это она меня тогда ещё приметила, — сообразил объект влюблённости, — А я, дурак, и не понял… Но теперь-то я не лопухнусь: такой шанс бывает не часто!

И Герман Львович стал при каждой встрече с Вероникой Аполлоновной раскланиваться, хитро блестеть глазами и всем своим видом демонстрировать: он очень неплох в качестве «лав ю!» А если его ещё и к тёплой стеночке прислонить… Ух, как он может! Заодно, подмигивая, мужчина интересовался: как дела у дамы, как настроение, как цветочки на её балконе поживают…

Вероника Аполлоновна сначала делала вид, что не понимает намёков соседа, краснела, отмахивалась, но с каждым разом улыбалась всё радостнее и выглядела всё счастливее. Даже помолодела!

— Вот что любовь с женщиной делает! — думал Герман Львович, самодовольно смотрясь в зеркало: себя он чувствовал добрым волшебником, который прилетел в вертолёте и всех осчастливил своим присутствием.

И только-только Герман Львович решил окончательно облагодетельствовать влюблённую в него женщину и подарить ей самое дорогое, то бишь, себя, любимого, проще говоря, предложить пожениться, как всё это рухнуло. В один момент.

В тот вечер Герман Львович припозднился: возвращался с пробежки и немного задержался у гимнастических турников, глядя как молодые (и не очень) мужчины подтягиваются. «Надо будет потом тоже попробовать, когда никого рядом не будет, — решил он, — А то вдруг не получится… Зачем позориться!)

А когда подходил к подъезду, услышал такой разговор:

— Соня, да я уже весь альбом для рисования помадой исписала! У меня и листы закончились и помада… И цветы рвать боюсь: бабушка уже заметила, что их мало осталось. А Никита ничего не отвечает, даже не смотрит на меня, представляешь?!

— Да ты что, Оль… А ты ему прямо в руки признания отдавала? Или в портфель засовывала? Может, их кто-то вытаскивает…

— Да нет, Сонь, я же не дура! Я ему в почтовый ящик бросаю, он как-то говорил, что почту сам забирает, у родителей даже ключа нет… Вот, с утра, перед школой, прямо в пятнадцатый ящик и бросаю…

— Какой пятнадцатый, Олька, он в пятой квартире живёт!

Дальше Герман Львович уже не слушал. Его мир рухнул. Оказалось, это не его «лав ю», а белобрысого вихрастого пацана из третьего «А». И это он, пацан, — самый лучший в мире и самый красивый…

Походка Германа Львовича вдруг потяжелела, в груди закололо, и плечи вновь почувствовали груз прожитых лет. Впереди маячила холодная унылая квартира, квитанции за ЖКХ, разборки с управляющей компанией…

Внезапно всё поплыло, теряя форму и цвет: это на глаза навернулись горькие скупые мужские слёзы. Герман Львович почувствовал себя так, словно его ограбили. Унесли самое дорогое, что было в его жизни: мечты, предвкушение счастья, уверенность в своих силах, любовь… Ему захотелось возненавидеть тупую девчонку, которая перепутала почтовые ящики и этого белобрысого пацана, и даже Веронику Аполлоновну, которая, как выяснилось, вовсе и не притворялась, а в самом деле не понимала, почему ей улыбается и подмигивает Герман Львович…

— Наверное, я выгляжу смешно и глупо, по-идиотски, старый хрыч, который захотел на склоне лет счастья, — занялся самобичеванием Герман Львович. Унизительно! Потом, держась за левую сторону груди и чуть кривясь, когда сердце кололо больнее обычного, скомандовал сам себе:

— Так, хватит! Мямля! Ишь, нюни распустил! Иди домой, ешь свой вчерашний суп и не думай о соседке! Забудь!

И мужчина медленно, тяжело ступая, побрёл домой, приговаривая:

— Кому сказал… Забудь! Не думай! Не думай о соседке, не мечтай о тёплых домашних вечерах, о ласковой и заботливой женщине… Ну!

А потом вдруг остановился и посмотрел на яркий прямоугольник окна, где мелькала Вероника Аполлоновна, улыбалась, пекла пирожки и даже не знала, какая беда над ней нависла: её изо всех сил пытались забыть. А потом в окне мелькнула мелкая девчонка, третьеклассница, которая и тырила у бабушки любимую помаду и ромашки. Егоза что-то сказала бабушке — и та весело рассмеялась, ласково обнимая внучку.

—Ах, так! Вам весело, да?! — прошипел Герман Львович, — Мне, значит, плохо, я тут страдаю, а вам наплевать?! Ну, лааадно! Я вам устрою! Я вам отомщу!

И засверкав глазами, гневный мужчина понёсся домой мстить. Он даже забыл, что у него кололо сердце… Вот что целеустремлённость с мужчинами делает.

На следующее утро Вероника Аполлоновна с ключом в руке и обалдевшим видом стояла у распахнутого почтового ящика, из которого сыпались лепестки роз и аккуратно вырезанные сердечки с надписями: Ты-самая красивая! Ты — самая лучшая! I LOVE YOU!

Р.С. Через три месяца Герман Львович и Вероника Аполлоновна поженились, и мужчина выполнил свою угрозу: отомстил третьекласснице Оленьке, забрав к себе её бабушку… И теперь за вкусными пирожками и ласковыми словами поддержки Оленька прибегает на пятый этаж. Конечно, Герман Львович её давно простил, и даже начал считать своим «добрым ангелом», устроившим счастливую жизнь. А белобрысого мальчишку Оленька до сих пор любит — но об этом совсем другая история…