Новогодний хоррор: кто плачет ночью в лесу?

— Макеевна, включай фонарь, нихрена ж не видно! — ворчал непонятный клубок из пуховика, старой шали и валенок, — Ай! Я кажется, топор потеряла!

— Где? Где потеряла?

— Да тута! В сугроб уронила! Да не в тот! В этот!

— Так доставай сама, раз уронила, бестолочь, — ругалась её подельница, та самая Макеевна, — С тобой только браконьерством заниматься! И добычи не будет, и сами пропадём!

За час до этого.

Громкий стук в дверь отвлёк скучающую Зою Борисовну. Она, не торопясь, выключила оранжевый абажур, положила очки на столик и пошла в коридор встречать незваного гостя. В квартиру, шумно, со снегом на голове и плечах, ввалилась давняя подруга — Макеевна. Нет, так-то её звали Аполлинарией Макеевной, но зубодробительное имя совсем не шло шустрой и заполошной пенсионерке. Поэтому, сократилось до отчества. Сама Макеевна не протестовала, так что полу-прозвище полу-имя быстро прижилось.

— Вот! — Макеевна гордо вынула из-за пазухи ржавый старый топор. Железяка выглядела до того ужасно, что её смело можно было использовать как антураж в каком-нибудь хорроре.

—Свихнулась?! Ты с топором по городу шла?! А если бы тебя в полицию замели? Это ж холодное оружие!— со знанием дела воскликнула Зоя Борисовна, роняя на пол томик Чехова, с которым коротала вечер, — Зачем тебе такая дрянь? Верни её сейчас же! Тебя подставили!

— Наоборот! Мне повезло! У соседа выпросила! Всего на три часа дал, так что быстро собирайся, времени нету! —огорошила Макеевна, пряча топор обратно, — Чего застыла? Быстрее, говорю! Там на топор очередь!

…

Тихая и стеснительная Зоя Борисовна попыталась в первый раз в своей жизни устроить бунт и отказаться участвовать в очередной авантюре Макеевны, но та, с упорством и настойчивостью носорога моментально впихнула подружку в валенки и пуховик, замотала сверху тёплой серой шалью и потащила за собой, по пути рассказывая план будущего преступления.

— Через две недели Новый год, так? — не оборачиваясь, шла Макеевна, волоча за собой уже не сопротивляющуюся Зою Борисовну.

— Так, — согласно кивала любительница Чехова.

— А ёлки у тебя нет, да? — продолжала говорить очевидные вещи Макеевна.

— Нет, — вздохнула Зоя Борисовна.

— И денег на ёлку — тоже нет?

— Я хотела попросить пару веточек, которые валяются на ёлочных базарах, — вякнула подружка и тут же втянула голову в плечи под суровым взором Макеевны. Та, остановилась, покачала головой и беспощадно заявила:

— Никаких выпрошенных веточек! Никаких искусственных ёлочек! Никаких купленных пихточек и сосенок! Всё! Амба! Мы с тобой идём рубить ёлку сами!

Кулёк в пуховике и валенках, внутри которого находилась Зоя Борисовна, от неожиданности плюхнулся в ближайший сугроб.

— Полиночка, нас посадят, — чуть не плача, проскулила поклонница Чехова и поэтов серебряного века.

—Пусть сначала поймают! — размахивая мешком, в котором лежали фонарик с веревкой, заявила Макеевна, — И вообще! Я, можно сказать, для тебя стараюсь!

—Это как?— удивилась Зоя Борисовна.

И тут Аполлинария Макеевна рассказала ей о своём открытии:

— Понимаешь, Зойка, ёлка — это главный символ Нового года! А Новый год — это не просто праздник! Это надежда на счастье! Так? Вооот! Следи за моей мыслью, Зоя! А счастье нельзя выпросить на ёлочном базаре или купить… Искусственного счастья тоже не бывает! Счастье надо добыть! Своими руками! Смекаешь, о чём я глаголю? Мы идём добывать себе счастье! Рубить ёлку!

И Макеевна, воодушевлённая своею речью, потащила любительницу классической литературы на окраину города, где лес подходил вплотную к многоэтажным домам. До леса идти было всего ничего: километр, не больше. Тем более, по прочищенной дороге, которую укатали сотни проехавших за день машин.

В лесу, спустя час.

Чтобы не мучиться совестью и сильно не нарушать закон, подруги решили рубить не самые красивые ёлочки на полянках, а только те, что росли вдоль линий электропередачи. Их всё равно спиливали летом при расчистке просеки. Но эти ёлочки Макеевне не нравились.

— Слишком облезлая!

— Слишком корявая!

— Худая!

— Кривая!

— Жёлтая!

— Без шишек!

Когда стемнело, а ёлки слились в один сплошной непроглядный мрак, подруги осознали, что потерялись. Ночью. В лесу. В минус 15.

— Забирай свой дурацкий топор, — ныла Зоя Борисовна, шмыгая носом, — Не хочу чтобы меня нашли весной с топором и приняли за браконьера, который захотел срубить ёлку и замёрз насмерть! Пусть подумают, что я просто гуляла!

— Ага, зимой, с мешком и верёвками! Конечно же, ты грибы собирала, — бурчала Макеевна, пытаясь по звёздам определить, в какой стороне город.

— Я уже не хочу ёлку! Я хочу домой, под абажур, и Чехова…

— Я тоже хочу… но не пойму, в какую сторону нам идти!

Внезапно до них донёсся странный звук, словно, кто-то тихо плакал в чаще. Зоя Борисовна, оттопырив край платка, прислушалась. А потом (откуда только силы взялись!) полезла по сугробам в самую темень. За ней торопилась Макеевна, оглядываясь по сторонам и пугая перспективами встречи с Лешим, или маньяком, или неупокоенным духом леса. Фантазии Макеевне было не занимать!

— Ну, кто тут может быть живой, кроме нас, Зойка, — шептала Макеевна, со страхом всматриваясь в чёрные силуэты деревьев, — Сто процентов, это Леший на нас рассердился! Понял, что мы ёлку рубить собираемся! Давай, не пойдём туда, а? Я знаю, что надо делать: вывернем пуховики наизнанку и Леший нас отпустит! Верное средство! Мне ещё в детстве бабка рассказывала!

Однако Зоя Борисовна, эта неженка, пёрла через сугробы танком, время от времени останавливаясь и прислушиваясь к плачу.

— А может там тёмные силы шабаш устроили! Ведьмы жертву ищут! Зойка, я не хочу быть жертвой, я слишком молода! Мне всего шестьдесят два года, — хныкала Макеевна, но ни на шаг не отставала от подруги.

— Зоя! Да остановись ты! Это глюки! Я читала о таком! Когда человек замерзает, ему мерещится всякое! — дёрнула подругу Макеевна.

Зоя Борисовна оглянулась и лишь покачала головой, пытаясь отдышаться:

— Звук громче стал, слышишь? Это рядом!

И снова полезла по сугробам, проваливаясь по пояс и иногда останавливаясь, чтобы вытряхнуть из валенок самые большие комья снега.

— Никогда ещё не встречала человека, который бы так упорно стремился на встречу с маньяком! — пыхтела Макеевна, отплёвываясь от снежинок.

— Поля! Ну какой маньяк! У него тут всё замёрзнет и отвалится… Ой, Поля, смотри! Что это такое?

«Это» оказалось мелким псом неопределённой породы, который, судя по всему, удрал от хозяина вместе с ошейником и поводком. Верёвка, понятное дело, запуталась в кустах и мелкой поросли деревьев, превратив собаку в заложника ситуации. Бедолага!

— Давай топор! — в голове всегда тихой Зои Борисовны звенели командирские нотки, — Посвети мне фонариком! Нихрена ж не видно! Ай! Я кажется, топор потеряла!

— Где? Где потеряла?

— Да тута! В сугроб уронила! Да не в тот! В этот!

— Так доставай сама, раз уронила, бестолочь, — ругалась её подельница, та самая Макеевна, — С тобой только браконьерством заниматься! И добычи не будет, и сами пропадём!

— Почему это, добычи не будет?!— возмутилась Зоя Борисовна, вытаскивая из кустов изрядно замёрзшего пса, — Вот! Смотри! Добыча! Мы его добыли! Айда скорее домой! У меня зуб на зуб не попадает!

Домой, следуя за четвероногим проводником, подруги попали через полчаса, умный пёс вывел их к городу самой короткой дорогой.

Новый год встречали вместе, втроём. В маленькой вазочке стояла крошечная елочная веточка — она зацепилась за пуховую шаль, которой обматывалась Зоя Борисовна. По телевизору шёл праздничный концерт, били куранты, все загадывали желания. А эта троица, прижавшись друг к другу на диване, радовались тому, что всё так замечательно закончилось. И ЭТО Макеевна считала абсолютно своей заслугой:

— Я ж говорила: своё счастье надо добывать своими руками!

Пёс, которого назвали «Счастливчик» согласно гавкнул, подтверждая.